Я вырос в католической семье, где все старались держаться от дьявола подальше. Когда я повзрослел, то, естественно, стал воспринимать его скорее как метафору, в метафизическом смысле. В «Адвокате дьявола» я хотел осовременить его, определить его место в сегодняшней жизни, так что получился такой дьявол 90-х. Режиссер Тэйлор Хэкворд четко представлял себе, какой должна быть картина и что она лично для него значит. Именно этим он и увлек меня.

Вы тщеславны?

Не думаю. Есть здоровое честолюбие, а есть тщеславие, которое трудно назвать здоровым. Мне нечасто приходилось встречать людей, о которых можно сказать: "Как они тщеславны!". В отличие от Карли Саймон, написавшей такую песню.

Но ведь вам важно, как вы выглядите на экране?

Это и есть тщеславие? Когда ты играешь другого человека, надо найти его голос, манеру разговаривать, надо стать им. Какое же тут тщеславие, когда это уже не ты, а другой человек, созданный с твоей помощью?

Хэкфорда волновали в этом фильме некие идеи, важные именно для него. А было ли интересно вам в этой роли?

Роль дьявола - это карт-бланш. Можно двигаться в любом направлении. Я хотел слегка сдобрить ее иронией. Мы сделали все, чтобы получился живой дьявол-искуситель, которого можно потрогать. Он сам себя называет обыкновенным человеком. Он как будто говорит: "Посмотрите на меня, вам бы и в голову не пришло, что я - князь тьмы". Дьявол - классическая фигура, и значит надо было придать ему соответствующий масштаб. С другой стороны я понимал, что это не "Фауст". Если ты делаешь развлекательный фильм, о серьезных вещах говоришь как бы вскользь. Но когда я готовился к роли, я читал Данте и других классиков - а вдруг что-то из этого мне пригодится?

Что значит для вас искушение? Пытался ли кто-нибудь манипулировать вами?

Я думаю, мы все с этим сталкиваемся. Если картина понравится зрителям, наверное, отчасти это произойдет потому, что они узнают себя в ее героях. Мы ведь постоянно подвергаемся искушениям. А говорить о себе мне как-то неловко - слишком серьезен предмет, так что даже и не знаю, что вам ответить.

Могли бы вы назвать самую трудную и самую увлекательную из всех своих ролей?

Надо подумать. Сами понимаете, речь идет о тридцатилетнем периоде, и за это время было немало театральных пьес, играть в которых было очень увлекательно. Самая трудная роль, пожалуй, была в фильме "Крестный отец" - сложность заключалась в том, чтобы показать, как человек превращается из пустышки в главного босса. Я был тогда молодым, неопытным и чувствовал огромное психологическое давление. Поэтому, я думаю, эта роль оказалась для меня самым большим испытанием. Но, конечно, она открыла передо мной все двери, я ей многим обязан, так что она была и трудной, и благодарной. А если говорить о любимой работе, то это фильм "В поисках Ричарда", который я сам поставил. В нем я попытался показать изнутри, как работает актер, весь путь от зародившейся у меня идеи до ее воплощения. Я не ожидал от себя ничего подобного, и в этом смысле эта работа стала для меня приятным опытом.

Сцена вдохновляет вас больше, чем кино?

Да, это так.

Почему?

В театре, мне кажется, подход к материалу всегда глубже. Я сравниваю саму возможность сыграть вживую перед зрителями с хождением по проволоке. А в кино проволока нарисована на полу. Но при этом я отдаю себе отчет в том, что кино - самое универсальное и непосредственное средство коммуникации. Наверное, поэтому оно привлекает так много талантливых людей. Будь жив Шекспир, он наверняка писал бы для кино. Вот и я чем дальше, тем больше работаю в кино - и как актер, и как режиссер. Кино - это замечательный связной, понятный во всем мире. Кино любят. И те, кто его делает, вызывают у меня восхищение, потому что это та еще работа.

Вас можно назвать грешником?

Хотелось бы думать, что нет. Здесь я, сами понимаете, плохой судья. Кто из нас не грешник? Я давно как-то об этом не задумывался. Слово не из сегодняшнего лексикона, правда? Двадцать или тридцать лет назад, мы, наверное, больше задумывались о грехах. Сейчас все как-то по-другому, правда? Я не помню, чтобы мне где-то попадалось это слово. Может, я веду слишком замкнутый образ жизни? По-моему, слово "грех" выходит из употребления. Существуют, конечно, смертные грехи, в которых мало кто из нас повинен, а есть грешки, которые водятся за каждым.

Расскажите немного о работе над фильмом "Китайский кофе".

Наверное, его можно отнести к категории фильмов, в которых я позволяю себе поискать, поэкспериментировать - как и в картине "В поисках Ричарда". Приступая к работе, я не ставлю определенных задач, а просто хочу посмотреть, что получается. Как раз на этом этапе я сейчас и нахожусь. Я довольно много отснял, начал монтировать, понял, что надо доснимать, доснял, ну и так далее. Есть выражение film noir, а я - это film more. Пытаюсь 99 центов превратить в доллар.

Вы сказали, что на съемках "Крестного отца" вы были молоды и испытывали психологическое давление. Недавно вы работали с Крисом о'Доннеллом, Джонни Деппом и Киану Ривзом. Не могли бы вы немного рассказать об этих молодых и талантливых актерах?

Все трое мне понравились, работать с ними было очень приятно. Всех их роднит отменное чувство юмора, а в кино это очень важно. Крис о'Доннелл - мировой парень. С Джонни Деппом на площадке не соскучишься. Киану Ривз очень глубоко копает, весь в работе, и это не может не вызывать восхищения. Сниматься с ним было одно удовольствие, чего не скажешь о некоторых актерах, с которыми меня сводила судьба. Обычно с партнерами быстро находишь общий язык, и если отношения не заладятся, для фильма это катастрофа. Такое случается в любой профессии, так что эта ситуация всем знакома.

Как работает актер над ролью дьявола?

Я постарался прочесть все, что о нем написано и чего я раньше не знал. Мне нравился мой дьявол, нравилось, что он может запросто спросить: "Какое столетие тебе больше всего нравится?" Интересно быть существом, живущим среди людей с сотворения мира. Также я посмотрел несколько любопытных интерпретаций: Уолтер Хьюстон в роли дьявола, другие актеры в разных фильмах. Но вообще работа над ролью шла со скрипом. Я внутренне сопротивлялся. Несколько раз я как бы "приглушал звук", тогда Тэйлор Хэкворд говорил, чего ему не хватает. Если ты вторгаешься на территорию Данте и Мильтона, тебя подстерегают серьезные опасности - здесь все зависит от полутонов, и дополнительный оттенок может придать юмор. А еще - немного иронии и сатиры.

Вашего героя не случайно зовут Мильтон?

Да, это интересно, что сценарист решил назвать его Джоном Мильтоном. Я не спрашивал об этом, но, конечно, это не случайно.

Наверняка не очень интересно играть откровенного злодея. Сложно было найти теплые краски для вашего Люцифера?

Я, в общем-то, и не искал. Даже когда он говорит "мне близок человеческий род", речь скорее идет о таких качествах, как алчность и эгоизм. Гораздо интереснее, мне кажется, было показать весь диапазон эмоций, на которые он способен, - от дикой ярости до тонкого юмора. Или вдруг эти приступы скупости: "все мое". Однажды я видел, как один актер из Германии играл Жадность. Он выбрался из сундука с сокровищами - весь в золотой пыльце, одни губы красные - и заговорил по-немецки. Я не знаю немецкого, но я понял все, что он говорил, это был словесный обвал на пять минут, после чего он снова залез в свой сундук, дав осязаемо почувствовать, что такое жадность. Это было так ярко, щедро и выразительно, что я подумал: вот бы моему дьяволу уметь за какие-нибудь пару минут "переключать" душевные состояния! То он любящий, то садист, то смиренник, то страдалец, и эти разные эмоции нужно каким-то образом свести воедино. Если мне удалось чего-то достичь, этим я обязан сцене. Много лет назад я играл Артуро Уи в пьесе Брехта, и это был как раз такой персонаж - он мог быть то таким, то сяким, то самим собой - в общем, брехтовский стиль...

Насколько вы чувствуете себя итальянцем?

Мои дедушка и бабушка - из Италии, так что я всегда чувствовал связь с этой страной. Но при этом я вырос в Южном Бронксе в атмосфере "плавильного котла" этнического разнообразия. Итальянцев вокруг было мало. Наша большая семья жила в трех комнатах, и когда дедушка с бабушкой хотели, чтобы я ничего не понял, они говорили между собой по-итальянски. А вообще все стремились поскорее американизироваться, и только, став старше, я заинтересовался своим итальянским прошлым. Тогда еврейских или итальянских фамилий стыдились, какая-нибудь "лишняя" гласная опускалась, и фамилия звучала по-новому. Но, помню, была у нас в школе темненькая девочка, тоже итальянка, и когда я ее увидел - мне тогда было лет десять - я подумал: "А ведь я итальянец". Я очень рад, что вырос в такой пестрой среде. Когда мы летом забирались на крышу, там можно было услышать все мыслимые акценты. Вот бы о чем снять фильм! Длинный получился ответ. Не знаю, как вы не уснули.

У вас, конечно, есть друзья-итальянцы, и вы любите итальянскую кухню...

И в придачу моя подруга наполовину итальянка. И моя дочь... Я люблю Италию, чувствую свою связь с Европой и езжу туда при первом удобном случае. Но должен сказать, что когда мне было 16 лет, я перебрался в Гринвич Виллидж, и поэтому во мне есть что-то от богемы. Словом, богемный американский итальянец - нашли формулу.

Вам, наверное, есть что рассказать о любви?

Любовь. Ну как же. В одном фильме герой говорит: "Любовь - это такая шоколадка..." Но я другого мнения. Мне больше нравится то, что Шекспир говорит о любви. По-моему, никто не сказал лучше, чем он в одном из своих сонетов: "Любовь не знает убыли и тлена".

В «Адвокате дьявола» вашему герою не нравится подземка. А когда вы в последний раз были в метро?

В Нью-Йорке быстрее, чем на метро, никуда не доберешься. Везде пробки. От 57-й улицы до Виллидж можно тащиться бесконечно. Но в метро я давно не спускался. Когда-то моим главным средством передвижения был велосипед, и с его помощью я узнал Нью-Йорк. Тогда мне было шестнадцать. Я работал рассыльным и по 12 часов в день колесил по городу. Казалось, что я всю жизнь буду этим заниматься, что меня вполне устраивало: везешь куда-то бандероль, а в заднем кармане у тебя книжка, и пока ты ждешь нового заказа, можно почитать. Это был отличный способ заработать свой доллар. Больше я не зарабатывал, но зато это давало свободу. А еще я много ходил пешком, поэтому знаю каждый закоулок. И когда я попадаю в незнакомое место, стараюсь побольше ходить. Это лучший способ узнать город. К сожалению, не всегда получается. В метро я не езжу еще и потому, что не хочу обращать на себя внимания, хотя обычно все очень дружелюбны, что приятно. Я с удовольствием вспоминаю время, когда ездил в метро - было интересно наблюдать за людьми и чувствовать себя частью общей жизни. Сейчас мне этого не хватает.

Когда вы работали рассыльным, думали вы о том, чтобы стать актером?

Энтузиазм был. Я еще в школе подумывал о том, чтобы пойти на какое-нибудь прослушивание. Но я тогда не думал, что смогу стать настоящим актером. Скорее видел себя этаким комиком. Скетчи, ревю. Все было немного в тумане. Уже позже, между 17 и 22, когда я стал запоем читать, я понял, что хочу быть актером.

Хотелось перебывать всеми этими книжными персонажами?

Вот-вот. Эти книги и пьесы помогли мне разобраться в самом себе и в окружающем мире, произошел какой-то сдвиг, я стал серьезнее.

Готовы ли вы пойти на риск, если вам очень нравится роль?

Даже не знаю. Например, я давно мечтал сыграть Модильяни, но сейчас для этой роли я уже стар... вот разве что в кино. Совершенно замечательная история. Некоторые роли я пережил, к другим остыл, а есть такие, которые продолжают меня волновать, как и десять лет назад. Так что все зависит от материала.

А как насчет риска?

В этом смысле ничего не изменилось. Что бы ты ни играл, всякий раз идешь по проволоке. Выкладываешься, надеешься, что все получится, но всегда есть риск, что сорвешься.